её тогда. В тот момент жизнь для меня ничего не значила. Я пошёл на это, поскольку думал, что так избавлюсь от своего страдания».

«Ещё не поздно это сделать», – сказал я.

Он посмотрел на меня. «Я убил свою жену и пошёл в полицейский участок, чтобы сознаться. Они не поверили мне. Мне пришлось два раза повторить им: „Я убил свою жену“. А вы говорите, что ещё не поздно. Но ведь её не вернуть!»

«Ваша жена здесь, – сказал я и дотронулся до его груди. – Вы ещё любите её, а это значит, что она ещё с вами. Вы тоже живёте в её сердце. Она желает вам счастья».

Фред снова стал плакать. «Она любила меня. Да, она хотела бы, чтобы я был счастлив».

«Если вы будете счастливы, будет счастлива и она. Ещё не поздно».

21

Печально, что европейцы иногда считают, будто буддисты – неверующие люди. Его преподобие Фред часто приходил ко мне, чтобы побеседовать о христианстве. Мои утверждения иногда казались ему непонятными, но я старался пояснять свои мысли. Однажды я сказал ему: «Пока вы пытаетесь искать Бога внутри парадигмы бытия и небытия, вы никогда не обретёте Его. Иисус понимал это».

Внутренним взором я видел, что Фред свободен от любых представлений об «или – или», я видел его неизменное счастье и близость к Богу. Фред спросил, верующий ли я человек, и я сказал: «Да, – а затем добавил, – я верующий буддист. Когда вы были священником, вы не верили в Бога. Теперь вы – истинный христианин и настоящий пастор. Вы искренне практикуете буддийскую медитацию, и это помогло вам ощутить глубину своей религии».

«Звучит безумно, но теперь я чувствую себя куда более религиозным человеком, чем прежде», – сказал Фред.

Что значит быть буддистом? Настоящий буддист – одновременно индуист, христианин, мусульманин, иудей. Когда Фред через практику сидячей медитации постиг суть буддизма, он одновременно ощутил и глубину собственной христианской веры. Мы должны внимательнее изучать собственную веру. Тогда мы найдём счастье.

Фред регулярно посещал нашу группу по медитации. Он спокойно медитировал; и практика помогла ему снова обрести веру, снова пробудить в себе радость. Больше всего он любил безмолвие. Однажды во время лекции я говорил о том, что пытаюсь научить людей не неким догмам, а всего лишь «доверию» собственному опыту. «Если хотите знать, во что я верю, – сказал я, – то я верю в вас. Моя вера что-то пробуждает в вашем сердце. Неважно, какой религии вы придерживаетесь, нужно верить в себя».

Если бы я стал обучать заключённых практике расслабления, это было бы полезно, но не изменило бы их жизнь. Я делал всё, что в моих силах, чтобы установить душевную связь с каждым из них. На личных встречах я безмолвно сидел и созерцал своё дыхание – осознавал его. Однако буддизм – отнюдь не только осознанность. Буддизм – это практика прозрения, когда вы помогаете другим превзойти иллюзию отдельности. Сердце буддизма – понимание несуществования «Я». Если заключённый сохраняет привязанность к своему иллюзорному «Я», он не сможет освободиться от отчаяния. Если ему удастся отбросить иллюзию «Я», он соприкоснётся с внутренней свободой и обретёт новую веру в жизнь. Нередко во время первой двадцатиминутной беседы мне удавалось помочь заключённым ощутить связь с подлинной радостью, присущей каждому человеку.

22

Майку было всего девятнадцать, когда он задушил свою девушку – в состоянии аффекта. После убийства он каждую ночь продолжал слышать её крики. Он больше не мог спать. В тюрьме он отказывался от врачебной помощи; просто сидел один в своей камере, в состоянии внутреннего хаоса и глубочайшего стыда. Тюремные медики направили Майка ко мне в надежде, что я смогу что-то изменить.

Майк сидел передо мной понурив голову. Я спросил его, не хочет ли он вместе посидеть в тишине, и предложил ему выпрямить спину, чтобы легче было дышать. Он согласился, и пока мы сидели, я смог ощутить глубину его страдания. В безмолвии мы можем ощутить боль и страдание других. Сострадание означает «совместное страдание». Мы начинаем чувствовать чужую боль.

Майк оказался в ловушке своего страдания. Я ничего не сказал и продолжал созерцать своё дыхание. Прошло двадцать минут, и я почувствовал внутренние изменения: боль стала утихать. Это был хороший знак. Я спросил Майка, стало ли ему хоть немного лучше, и он тихо ответил: «Да». Теперь он чувствовал себя достаточно спокойным, чтобы заговорить. Казалось, будто он заново учится речи.

Майк сказал, что не знает, почему убил свою девушку. Когда она смотрела телевизор, у него внезапно возникла мысль: «Я задушу её». Он прошёл мимо неё, и эта мысль исчезла. Затем он снова прошёл мимо, и мысль возникла снова. Он снова передумал, однако в третий раз, когда он проходил за её спиной, он осуществил задуманное. Он задушил её. Затем он пошёл к реке и попытался повеситься на ветке дерева. Он обмотал верёвку вокруг шеи, но не осмелился прыгнуть. Майк вернулся домой и сел перед телевизором, а затем пошёл спать.

Майк жил один бо́льшую часть жизни. Его родители развелись и оставили его на попечение соседей. Он лгал соседям, будто кто-то из родителей дома, и оставался в доме сам, при этом он поедал всю вредную еду, какую только мог раздобыть, и смотрел телевизор сутками напролёт.

Через несколько месяцев участия в нашей еженедельной группе по медитации он сказал: «Я перестал чувствовать себя одиноким. Теперь я понимаю, что такое счастье. Мне нравится кулинария, и я стал готовить для других заключённых». Надзиратели были поражены. Майк стал общительнее, он стал разговаривать с другими заключёнными и по возможности помогать им. Впервые в жизни он почувствовал, что не безнадёжен.

Однажды он сказал мне: «Теперь я счастлив, как никогда. В тюрьме я обрёл счастье. Невероятно. Я буду делать всё, чтобы сохранить это состояние и после освобождения».

В Голландии людям дают шанс начать новую жизнь, и Майк покинет тюрьму, когда отбудет свой срок. Возможно, кто-то думает, что он должен страдать, что он заслужил такое наказание за свой поступок и не имеет права на счастье. Люди вроде Майка наносят большой ущерб себе и обществу своим страданием. Однако наказание не приносит пользы – ни им, ни обществу. Они нуждаются в наставлении и поддержке, только тогда они перестанут вредить себе и другим. Наставлять заключённых – менее затратно, чем наказывать, и это снижает риск рецидива.

Мы часто упускаем возможность помочь таким людям, как